(c) Джу Тэнг
перевод Эсвет

САМЫЙ БЛИЗКИЙ ВРАГ

Его кровь у меня на руке казалась красно-черной в голубоватом свете. Она струилась у меня меж пальцев, когда я повернул руку ладонью вверх, - теплая, но уже липкая, запекающаяся. Должно быть, будет почти невозможно отмыть ее из-под ногтей, когда она засохнет.
Он застонал, его голова вяло свесилась после моего удара. Фонарь, который я поставил на захламленный пол, осветил его лицо, окровавленное, полускрытое длинными прядями рыжих волос. Я не пропустил момента, когда он открыл глаза. Вспышка пронзительной зелени сквозь рыжину. Его губы - узкая бледная полоска - искривились в подобии улыбки.
Он проглотил кровь, наполнившую его рот. Его тело перешло от почти абсолютной расслабленности к полной собранности, как только он понял, что связан. Он попытался освободиться. Безнадежно. Веревки были прочны, и я хорошо знал, как сделать путы надежными. Петли вокруг каждого из запястий, заводящие руки вверх и в стороны; и петли на лодыжках, разводящие ноги как можно шире. Он мог дергаться сколько угодно, это сделало бы его узы только прочнее.
Он не был дураком; ему понадобилась секунда и, может, одно-два движения, чтобы все это осознать. Затем его тело приняло иное, спокойное положение - оно показалось бы расслабленностью любому непосвященному. Я почувствовал многозначительный шум у себя в голове.
- Ты не сможешь контролировать мой разум, Шулдих, - сказал я. - Извини, что пришлось тебя разочаровать.
- Ты так уверен в себе? Мне нравится твое высокомерие, Айя. Это упрощает дело.
Его голос был хриплым. Я знал, почему. Он, должно быть, кричал, пока меня не было, звал на помощь. Вчера, покидая его, я сказал ему, что это бесполезно: это был заброшенный склад, и никто сюда не заходил. А у тех, кто заходил, имелись свои собственные дела. Но Шулдих был упрям. Иногда мне казалось, что он делал все возможное, чтобы просто пойти поперек моей воли.
- Даже если б я не был уверен в себе - в тебе я уверен, - сказал я. - Ты сейчас далеко не в форме.
Я провел рукой по длинной ссадине на его левом виске и скуле - довольно противно дотрагиваться до холодной кровавой корки - и почувствовал, как Шулдих пытается отстраниться от моего прикосновения; наверно, ему было больно. Он тяжелее повис на связанных руках.
- Сотрясение мозга не слишком здорово влияет на твои телепатические способности.
- Иди к черту, - его широкий рот презрительно искривился.

Прошлой ночью - одной из многих бессонных, наполненных бесцельным брожением по городу ночей - я заметил его на улице и последовал за ним в лабиринт узких улиц, напичканных барами, тату-студиями и ночными клубами, которые выглядели негостеприимно, даже несмотря на неоновые вывески над дверями. В клубе, где воздух был густ от дыма, где бойцы сходились в бою без правил на импровизированном ринге, Шулдих меня засек.
"Вот как, значит, ты проводишь свободное время, Айя?"
Его голос звучал в моей голове - холодный, тихий, довольный, сопровождаемый легким ощущением того, что нечто прощупывает мой мозг.
"Убирайся из моего разума, Шулдих."
"Если ты настаиваешь. Хочешь спарринг?"
"Вряд ли."
Презрительная, довольная улыбка играла на его губах, улыбка, которая придавала ему ленивый и таинственный вид; улыбка, заставлявшая его глаза, затененные чернильно-темными ресницами, казаться почти теплыми.
"Трус. Охотник света боится повредить свое смазливое личико."
Он скинул свой зеленый пиджак перед тем, как выйти на ринг. Он больше не смотрел на меня, пока ждал противника, докуривая сигарету - но я знал: он помнит о том, что я у него за спиной. Его длинные пальцы скользили, почти интимно лаская горлышко пивной бутылки. Роскошное представление. Он что, пытается впечатлить меня, играть со мной? Идиот.
Его противник был высок, с самого Шулдиха ростом, но намного крупнее. Где-то в глубине моего сознания обозначилась тень сочувствия к этому парню. Он, верно, и не подозревал, как хорош немец - и как безжалостен. На самом деле против Шулдиха у него не было ни единого шанса.
Все началось так, как я и ожидал. Движения Шулдиха были точны и якобы беспечны; он увертывался от кулаков противника, иногда нанося один-два жестоких удара. Он мог бы покончить с этим за минуту - но наслаждался игрой с человеком, давая ему иллюзию превосходства и тут же отбирая ее.

Я не знаю, почему эта мысль пришла ко мне в голову. Скорее всего, я ничего не планировал сознательно. Я просто смотрел, как Шулдих играет со своим противником. Возможно, он так делал всегда. Должно быть, он чувствовал себя непобедимым - почти сверхчеловек.

Но ведь он не был сверхчеловеком.

"Ты силен, Шулдих, - подумал я, - но давай-ка посмотрим, насколько ты силен на самом деле." Я не знал, слышит ли он меня; вообще-то во время боя он должен был отключиться от всего постороннего. Но я думал специально для Шулдиха, сосредоточившись, как только мог, превратившись в струну, свитую из воспоминаний - о каждом нашем столкновении, о каждом искаженном болью лице, каждом трупе, которые он и его партнеры оставляли за собой. О каждом крике, который я слышал - криках Оми, Кена... моем собственном, когда я увидел постель сестры холодной и пустой.

Не могу с уверенностью сказать, что это действительно сработало; может, и нет. Может, мне просто очень сильно повезло. Шулдих на мгновение утратил концентрацию. Мне показалось, что он хотел обернуться назад, туда, где я стоял - а его противник схватил с ближайшего стола бутылку и огрел ею Шулдиха по голове.
Этого было достаточно, чтобы рыжий упал - и встать потом уже не смог. Парень пинал его, вымещая всю свою злость за каждый удар, пропущенный этим вечером, и, наверно, за все остальные вечера, когда он проигрывал Шулдиху и кому-нибудь еще.
Никто его не остановил - зачем бы? - даже когда послышался треск сломанного ребра. Если бы там, на полу, лежал кто-то другой, его, наверно, забили бы насмерть. Но Шулдих мог выдержать гораздо больше, чем обычный человек; я за него не беспокоился.
Когда работники клуба подняли его, его голова безвольно болталась и с волос капала кровь. Они спорили, вызвать ли врача или можно выкинуть его на улицу прямо так. Я подошел к ним и сказал, что это мой приятель и я о нем позабочусь. Они обрадовались: им не хотелось остаться с истекающим кровью человеком на руках.
Когда я положил его в свою машину, Шулдих на некоторое время пришел в себя и пробормотал разбитыми, непослушными губами:
- Так мы, оказывается, приятели, Айя-кун? Я и не знал, что это теперь так называется.
Его худое тело навалилось на меня до странности интимно, да еще он пытался удержаться на ногах, его рука обвивала мою шею... Для любого постороннего мы и впрямь выглядели как два надравшихся приятеля - или, может, даже как любовники, зачем-то выбравшиеся на улицу.
Я привез его сюда, где, я знал, нам никто не помешает, и привязал его за руки к потолочным балкам и за ноги к стальным опорам развороченного пола.

- Я хочу, чтобы ты сказал мне, где моя сестра.
- Твоя сестра? Такая симпатичная курносая девчонка с двумя смешными косичками? Которая в коме? Никогда ее не видел.
Я его ударил - не только потому, что он издевался надо мной, говоря таким несерьезным, нахальным тоном о моей сестре, но и чтобы показать, кто здесь задает вопросы, показать ему его место. Он попытался проникнуть в мой разум, но ему это не удалось.
Я никогда не боялся его телепатии. Я думал об этом, когда размышлял, что с ним делать, - и решил, что вряд ли это может мне угрожать. Он однажды сказал, что наши жизни в его руках, но я был уверен, что Шулдих не в состоянии меня контролировать. Я его слишком сильно ненавидел, ненавидел все, чему он служил. И вдобавок удар по голове лишал его возможности пользоваться своими способностями в полную силу, как бы он не старался. Но он пробовал - продолжал пробовать. Пришлось оставить это как есть. Навряд ли он сдастся.

Но и я тоже не сдамся.

- Ты знаешь, где она. Я хочу, чтобы ты сказал мне.
- Или что?
- Или я тебя заставлю сказать.
- Ага, только вот как? Пытать будешь? Или... так ты поэтому меня притащил сюда, а не в свой цветочный магазин? Потому что твои друзья не одобрят твоих методов?
О, они совершенно точно не одобрят моих методов. Они не позволят мне сделать то, что я, судя по всему, намерен сделать. Избить его - или убить, уж как получится.
Я провел половину предыдущей ночи в попытках заставить его говорить - и сегодня продолжил, а он снова провоцировал меня, заставляя вбивать кулаки ему в зубы.

- Я не хочу тебя бить, - сказал я, глядя, как он сплевывает кровь. Синяки на его лице, оставшиеся от вчерашней ночи, уже почернели - и я знал, что после сегодняшней сессии их станет еще больше.
- Представь себе, я тоже не хочу, чтобы ты это делал, - он кривлялся, но я знал, что ему больно и страшно. В те моменты, когда он не полностью контролировал себя, его лицо становилось усталым и несчастным. - И почему бы нам обоим не отправиться по домам?
- Скажи мне, где она.
- Я не знаю.
Его голова дернулась от моего удара, еще одна струйка крови побежала из носа. Он по-кошачьи бережно слизнул кровь языком. Он, наверно, даже не осознавал, что сделал это. Между его тонкими бровями обозначилась хмурая морщинка.
- Я правда не знаю, Вайс. С чего ты взял, что она у нас?
- Ты знаешь.
В этот раз я сложил руки замком, когда бил, - и у него вырвался короткий крик, когда костяшки моих пальцев выбили ему зуб. Он сплюнул кровь и белые осколки, и взгляд его стал сосредоточенным. Он опять попытался проникнуть в мои мысли, чтобы заставить меня сделать то, чего он хочет.
- Прекрати это.
Я дал ему пощечину, такую, что он тихо всхлипнул. Его глаза сузились, и его присутствие исчезло из моего разума.
- Ничего не выйдет. Сам знаешь, тебя на это не хватит. Вы все, Шварц, недостаточно хороши. Почему ваш ясновидец тебя не предупредил, что вчерашний день будет для тебя несчастливым, или что-то в этом роде? Или ты для него слишком мало значишь, чтобы он ловил видения насчет тебя?
- Может, он пытался меня предупредить, - в голосе Шулдиха прозвучала загадочная, отчасти печальная интонация. - Может, я ему не поверил.
Не поверил, что я могу угрожать ему? Что я вообще могу сделать то, что сейчас делаю? Ему следовало бы получше разбираться в таких вещах. Я - убийца, в конце концов. Было сложно однажды перешагнуть порог и начать убивать. Все прочее было - во всяком случае, должно было быть - легче.

Я отступил назад. За мной находилось сооружение, некогда бывшее столом, и я оперся на него, нашаривая в кармане сигареты. Это были сигареты Шулдиха. Когда я обыскивал его одежду, ища все, что могло бы напоминать оружие или следящее устройство, я нашел пачку "Galoise". Теперь я выудил одну и откинул металлический колпачок зажигалки. Шулдих, не отрываясь, глядел на меня, пока я затягивался.
- Я не знал, что ты куришь.
- Я не курю.
Дым щипал мне глаза, но острый вкус во рту и жжение в горле действительно оказались неплохи. Все время, пока я курил, Шулдих не отрывал от меня глаз, его взгляд был внимательным, немигающим. Думаю, он пошел бы на все ради сигареты - но я не собирался ему ее предлагать.
И только когда я ее потушил, и что-то вроде тайного облегчения мелькнуло в его глазах, я осознал, чего он боялся. Того, что я погашу сигарету об его кожу.
В первый момент эта мысль меня рассердила. Как он посмел переносить на меня собственную испорченность? Я не собирался его пытать. Мне просто нужна информация.

Ну да, как будто все это избиение не было пыткой.

Это неверное направление мыслей. Мне потребуется вся моя решимость, чтобы сломить Шулдиха, чтобы заставить его говорить. Никаких угрызений совести... да и почему бы мне их испытывать? Я никогда не хотел стать тем, чем стал; я уже никогда не стану тем, чем был, пока Такатори Рейджи не уничтожил мою семью и мою жизнь. Он все это начал; я лишь должен нанести ответный удар.
А Шулдих и прочие - они забрали у меня сестру. Вина на нем, не на мне.

- Ты слишком хороший, Айя-кун, - голос Шулдиха, даже без телепатии, проникал прямо в мой разум, забираясь достаточно глубоко, чтобы коснуться таких вещей, о наличии которых я и не подозревал. - Никто не может достичь чего-нибудь стоящего, просто будучи хорошим.
- Скажи мне. Скажи мне сейчас, - я подошел к нему, угрожающе сжимая кулак.
- Я не знаю.
Я ударил его, зная, что он этого ожидает: он не мог сделать свой взгляд абсолютно невыразительным, как бы ни старался. Он рассмеялся несмотря на идущую носом кровь, а потом сложился пополам в приступе кашля.
Он наверняка простудился, подумал я. В здании было пронизывающе холодно, так же холодно, как снаружи, - так холодно, что наше дыхание превращалось в белые облачка. Легкая хлопковая рубашка Шулдиха, облегавшая его тело, покраснела спереди, там, где кровь текла из его носа и рта. Я подошел к нему и стал расстегивать его рубашку, стараясь по мере возможности не прикасаться к нему.
Он отшатнулся, стремясь оказаться подальше от меня, выглядя одновременно обеспокоенным и дерзким.
- Эй, какого черта ты делаешь, извращенец! Я не могу поверить, Айя, я и не думал, что ты интересуешься...
Я не отреагировал. Его слова ничего не значили, ни одно из его слов - пока он не скажет мне ту единственную вещь, которую я хочу услышать.
- Я собираюсь заставить тебя рассказать мне.
- Правда?
Он поежился, когда холодный воздух коснулся его обнаженной груди. Он выглядел еще более тощим, чем когда был одет, сквозь туго натянутую кожу были отчетливо видны очертания ребер. У него был S-образный шрам, проходящий по ребрам, и еще один под ключицей.
Везде на его груди виднелись лиловые синяки - он их заработал от того парня на ринге и от меня. Синяк слева выглядел очень болезненным - я знал, что там ребро сломано.
- Ты... этого не сделаешь... - он говорил сдавленно, но все еще дерзко. И его голос и слова толкнули меня дальше, чем я собирался зайти.
- Неужели?
Я приготовился ударить его кулаком по ребрам. Но не сделал этого: я придумал лучше. Я откинул крышку зажигалки, и во взгляд Шулдиха вернулся страх. Я почувствовал, как он старается отстраниться от меня.
- Нет, - выдавил он.
- Нет - если ты скажешь.
- Да без понятия я, где твоя сестра.

А что, если он говорит правду? Осторожный голос у меня в голове немедленно предположил это - но я отбросил прочь эту мысль. Шулдих пытается заставить меня в это поверить, верно? А я не собираюсь попадаться в эту ловушку.

Я поднес пламя к его груди и увидел тонкий красный след, пятнающий бледную кожу. Шулдих судорожно вздохнул, приподнялся на цыпочки настолько, насколько мог - но я просто поднял руку чуть выше. Он не издал больше ни звука - похоже, не мог сделать вдох.
Пламя танцевало, облизывая мои собственные пальцы. Ожог из красного стал ярко-алым.

Это оказалось проще, чем я ожидал. А я могу позволить этому продолжаться столько, сколько необходимо... могу?

- Nein, nein...
То, что сорвалось с губ Шулдиха, было скорее вздохом, и мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это слова.
- Убери это...
- Ты собираешься говорить? - я защелкнул крышку зажигалки, понимая, что сделал это с куда большей готовностью, чем собирался. Его тело повисло на веревках.
- Я не знаю.
Он попытался заслониться от моих ударов, но путы ему не позволили. Он здорово ослабел, изо рта у него шла кровь, и я только что выбил ему еще один зуб.
- Что-то мне подсказывает, что у меня будет больше шрамов, чем у Фарфи.
- Будет, - пообещал я.
- Слушай, Айя... Ты хоть... - слова были почти бессвязными, поскольку ему не хватало воздуха, - хоть представляешь себе, что ты делаешь?
- Я просто хочу вернуть свою сестру.
- Это достаточная причина, верно? - его голос едва заметно надломился от боли. Он отхаркнул темный сгусток крови. - Ты в это действительно веришь?
- Я научился в это верить, - ответил я. Причина БЫЛА достаточной. Я закрыл глаза и увидел лицо сестры, почувствовал теплый сладкий запах ее тела вместо запаха паленой кожи и густого, противного запаха крови Шулдиха.
- Ты думаешь, это так просто, да? Думаешь, ты проделаешь все это, а потом просто отряхнешь руки? Ты полагаешь, ты лучше, чем я?
- Я лучше, - заявил я. Это была ложь, я в это не верил, но что это меняло? Пока Шулдих не в состоянии как следует читать мои мысли, я могу лгать сколько захочу.
- Без разницы.
Боль придавала глазам Шулдиха сонное выражение, его ресницы были словно бы слишком тяжелы, чтобы поднять их.
- Ты это действительно делаешь, чтобы вернуть сестру, Айя? Или тебе просто нравится это делать? Бить меня, заставлять кричать? Может, тебя это взбадривает?
- Думаю, я не отвечу, - я пожал плечами. - Оставлю тебя в неведении.

Он позвал меня, когда я уходил. Его голос был странным, полным боли, он едва не заставил меня остановиться в замешательстве:
- Эй, ты же не можешь просто меня здесь бросить! Я замерз! Мне пить хочется! Мне в сортир надо! Твою мать, Айя...

Нет, он невозможен. После всего, что я с ним сделал, он все еще думает, что это на мне сработает?

Этой ночью, лежа в кровати и слушая ветер за окном, я думал о взглядах, которыми меня одарили друзья, когда я вернулся.
- Встречался с кем-нибудь? - вопрос Йоджи догнал меня, когда я шел в свою комнату. - Побереги себя, похоже, ты выжат, как тряпка, дружище.
Оми хихикнул, Кен посмотрел на меня своим теплым, все понимающим взглядом... Так ли они приняли бы меня, если бы знали правду о том, где я был, что я делал?
Они не знали. И никогда не узнают. Я справлюсь с этим сам.

* * *

Шулдих поднял голову, услышав мои шаги. Не так быстро, как раньше - и я почувствовал себя неуютно, увидев его туманный, какой-то свинцово-тяжелый взгляд. Мои щеки вспыхнули, когда я осознал это чувство, и я снова обозлился на его молчание и на его невезение. Он попытался что-то сказать, но вместо этого закашлялся. Ох нет, только не это. Он действительно болен. Я потянулся к нему - проверить, нет ли у него жара - и тут же резко отдернул руку. Я и так знал, что у него температура. В прикосновении нет нужды.
Его взгляд медленно сфокусировался на мне, задержался на длинном плаще, который я сегодня надел.
- Классный прикид, Айя. Значит ли это, что мы нынче на миссии?
- Возможно.
Плащ был всего лишь предметом одежды, который лучше других скрывал мою катану.
- Я хочу обратно мою бандану, - голос Шулдиха был странен, будто он пытался меня пристыдить или что-то в таком роде. Будто он не знал, как я плохо переношу его выпендреж.
Я снял с него бандану, когда проверял, насколько сильно его треснули по голове - и не видел причины возвращать ее.
- Позже, - ответил я ему.
- А теперь что, Айя? - он пытался говорить саркастически, но воспаленное горло превратило его голос в шелест. Я видел, как он поморщился, словно ему было больно говорить. Но он говорил все равно; его несло, он не мог остановиться, даже если ему от этого было только хуже. - Иголки под ногти? Я бы, может, подкинул тебе пару идей, но думаю, что это не в моих интересах.
Я посмотрел на его редко вздымающуюся грудь; казалось, он боролся за каждый вдох, одновременно пытаясь беречь сломанное ребро и захватить побольше воздуха. Ожоги на его коже были темно-красными и выглядели отвратительно.
Я понял, что мне трудно глядеть на все то, что я с ним сделал - но гораздо труднее было смотреть ему в лицо.
- Зачем ты это с собой делаешь?
Впервые я не давил на него; я просто хотел знать. Или даже не хотел: усталость вдруг навалилась на меня, такая усталость, что мне стало все равно. Ночь только началась - а я уже так устал.
- Ну что тебе сказать? - какая неправдоподобно странная смесь: его задыхающийся голос и ирония в этом голосе. Он все еще иронизировал, неизвестно, зачем. - Может, я мазохист. Может, я зациклился на саморазрушении. Может, я просто такой тупой, что не знаю, что для меня хорошо и что плохо.
Я почувствовал, как кровь отлила от моих щек. Он только что вытащил все это из моих мыслей. Я размахнулся, чтобы ударить его, заставить убраться из моей головы. Может, следовало ударить его сильнее, несколько раз, вырубить его. Я не мог позволить ему контролировать меня.
Он ожидал удара; я видел это по тому, как он съежился, по его расширившимся, потемневшим глазам. Он походил на провинившуюся кошку, ждущую наказания. И было что-то слишком привычное в этой позе, в том, как инстинктивно, без участия разума, реагировало его тело.
Это зрелище и эти мысли обозлили меня больше, чем что бы то ни было раньше.
- Скажи мне, где моя сестра.
Я повторял эти слова столько раз за последние дни, что они почти утратили смысл. Я закрыл глаза, стараясь вызвать видение черного креста, вырезанного на больничной кровати моей сестры.

Если он не скажет мне, где она...

Задним умом я сообразил, что это первый раз, когда я по-настоящему задумался над этим "если". Что тогда? Я мог бы сдать его Критикер, уж у них-то не возникнет сложностей с решением его судьбы.
Или... я мог бы просто... уйти. Может, чуть позже его телепатические способности восстановятся достаточно, чтобы он смог вызвать кого-нибудь, кто его освободит. Да, если холод не убьет его раньше...
Но мне об этом знать необязательно. Я мог сейчас остановиться и уйти. Больше никогда не видеть его несчастное, потрепанное лицо, не слышать это рваное, агонизирующее дыхание. И я точно знал, что, если попытаюсь, я даже смогу стереть все это из памяти. Я смогу смотреть на Оми, Кена и Йоджи, не опасаясь, что они как-то прознают о моем темном секрете, - человеке, связанном, пытаемом в заброшенном складском здании.

Но как я буду вспоминать лицо сестры, зная, что я мог ее найти, проявив лишь толику упрямства, - и сдался?
Я не мог снова подвести ее.

- Уже уходишь? - хрипло окликнул он меня, когда я направился к двери. - Так быстро заскучал? Сегодня - ни боксерского матча, ни зажигалки?
Я не остановился, не обернулся. Его почти отчаянный голос коснулся меня, когда я был одним лестничным пролетом ниже.
- Подумай получше насчет завтра, Айя! Может, это будет твой последний шанс.

Он был прав, слишком прав. У меня не было времени. И, если честно, у меня не было особого выбора. Если я хотел узнать, где находится моя сестра, я должен был что-нибудь придумать... Что-нибудь, что положило бы конец всему этому. И я должен придумать это прямо сейчас. Нужно быть жестоким, чтобы быть добрым. Если боль на него не действует... тогда я должен найти что-нибудь похуже. Что-нибудь, что уж точно его сломает.

Я старался не думать о том, не сломает ли это и меня.

* * *

Человек, которого я нашел, был идеален. Точно то орудие, которое мне нужно. У меня ушло меньше часа, чтобы его отыскать, - даже странно, как много сомнительных умений дала мне моя работа. В другой ситуации, в чуть более экстремальных обстоятельствах, этот человек, вероятно, работал бы на одного из тех, с кем мы дрались и кого уничтожали, и был бы, таким образом, врагом.
Как бы то ни было, я объяснил ему, чего я от него хочу, и мы сговорились о цене.

Судя по всему, Шулдих не ожидал, что я вернусь - во всяком случае, не так быстро. Он почти отключился, устало повиснув на своих веревках, лишь время от времени вздрагивая. Но его голова вскинулась, когда камешек скрипнул под ногой того парня. На мгновение его лицо было маской надежды и отчаяния - нечто, чего он никогда не позволял мне увидеть; нечто, что он почти мгновенно спрятал, как только понял, кто мы такие. Его потемневшие, ужасно усталые глаза моргнули, ослепленные светом фонаря.
- Это еще что? Новый член Вайс? - наверно, в его словах должен был прозвучать сарказм, но его не было - ничто не могло прорваться сквозь его мертвенное изнеможение.
Мужчина, высокий и крупный, двигался с остаточной грацией ленивого хищника или бывшего атлета; его одежда представляла собой забавный гибрид клубного прикида садомазохиста с лохмотьями из сточной канавы. Член Вайс?.. Впрочем, он не заметил иронии Шулдиха.
- Ты уверен, что ему понравится такая опасная игра? - он имел в виду Шулдиха, но обращался ко мне. Ничего удивительного - я ему заплатил.
- Я ничего не говорил об играх. Никаких вопросов, помнишь?
- О, Айя, ты разбиваешь мне сердце... - пропел Шулдих, как в бреду, голосом таким прозрачным, что это было больше похоже на смех. Смех, моментом позже превратившийся в кашель. У него, наверно, пневмония, отстраненно подумал я. Ему понадобилась почти минута, чтобы перестать кашлять. Тонкие струйки пота текли с его висков, несмотря на холод. Он снова заговорил, будто его ничто не прерывало.
- Ты уже устал от нашего уединения? Тебе нужен кто-то еще, чтобы это было забавнее? Или ты больше не хочешь пачкать свои прелестные белые ручки?
- Он любит поболтать, - сказал мужчина. - Почему бы тебе не заткнуть ему рот?
- Мне нужно, чтобы он рассказал мне кое-что, - ответил я.
- Нет, тебе не это надо... - прошептал Шулдих. Я хотел было остановить его. Как он смеет придавать звучанию всего, что говорит, такой интимный оттенок... Но, с другой стороны, мне-то какая разница? Я только должен сделать то, что запланировал.
Я заметил, как взгляд Шулдиха застыл в одной точке, и знал, что это значит: исследование чьих-то мыслей. Его голос был полон притворного шока, когда он заговорил снова.
- Так, значит, вот что ты задумал... У тебя извращенное мышление, Айя.
Да, это так. Я извратил свой разум, чтобы дойти до этой идеи, - и уже не был уверен, что мне удастся вернуть все на место. Но я собирался это сделать. Ради сестры.
- Этому необязательно происходить, - сказал я ровно. - Ты знаешь. Только скажи мне, где она.
- Эй, я получаю деньги в любом случае, - вмешался мужчина.
- Разумеется! - я ненавидел смех Шулдиха, ненавидел то, как он продолжает разговаривать с человеком, невзирая на то, что его игнорируют. - Я не знаю, где твоя сестра. Почему ты не хочешь мне поверить?
"Потому что ты даже не потрудился как следует притвориться, что не знаешь," - четко подумал я. Если он может читать мои мысли, он наверняка прочтет эту.
Он не сказал ничего, что показало бы, что он меня услышал.
- Если ты мне скажешь, - повторил я, - все тут же будет кончено.
- Ну да? Вроде палочки-выручалочки? А с чего ты взял, что я захочу ею воспользоваться?

Он был безнадежен. Все было безнадежно.
- Сделай это, - велел я мужчине.

Я сел на стол, скрестив руки и спрятав кисти в рукава плаща. Мои пальцы были болезненно холодны.
Мужчина прошелся вокруг Шулдиха, двигаясь по-звериному мягко, и я внезапно задумался, не возбуждает ли его запах крови. Его ноздри шевельнулись, он, должно быть, чуял все запахи - крови, слабости, общей унизительности ситуации. Его взгляд скользнул вверх и вниз по растянутому телу Шулдиха, одобрительно задерживаясь на струйках крови, затекших под рубашку, на следах, которые я оставил на его груди. Когда мужчина остановился сзади, его рука обвилась вокруг Шулдиха, задержавшись как бы в смущении на несколько мгновений, прежде чем пальцы пробежались по грудной клетке, по обожженной коже, царапая, заставляя ее кровоточить.
Это зрелище - короткопалая рука с окаймленными черным, обломанными ногтями на фоне истерзанной кожи Шулдиха - внезапно вызвало у меня головокружение. Но чувство было смутным, слишком глубинным, чтобы сейчас беспокоиться по этому поводу. Я ничего не хотел чувствовать, и я заставлял себя не чувствовать ничего. Однако зрелище заворожило меня, и я некоторое время не обращал внимания на выражение лица Шулдиха. Только когда рука мужчины замерла, я осознал, что происходит.
- Ударь его, - приказал я. - Он пытается проникнуть в твои мысли. Помни, что я тебе говорил.
Я имел в виду всего лишь дать ему пощечину, как делал я сам - этого было бы достаточно, - но вместо этого увидел, как тело Шулдиха дернулось на веревках, услышал тупой звук удара и болезненный вздох, когда он получил кулаком по почкам. Глаза Шулдиха распахнулись, огромные, почерневшие, и я понял, что он потерял связь, которую пытался установить с этим человеком. Я почувствовал облегчение. И дурноту.

Ох, может, было бы лучше, если б это я его бил, заставлял вскрикивать и пытаться избежать моих ударов?

- Ага, так вот что он пытался сделать? - буркнул мужчина. - Забавное чувство. Держись подальше от моих мозгов, сука.
Он еще раз ударил Шулдиха, - без моей команды, злясь на попытку манипулировать им.
"Ну, никому ведь это не нравится, ты должен бы знать," - отчетливо подумал я Шулдиху в утешение - но я знал, что он навряд ли способен меня услышать, что он слишком занят попытками вздохнуть; звуки, срывавшиеся с его губ, были едва слышны, тонкие и жалобные. Как будто это был кто-то юный и невинный - как Оми, как моя сестра, - вот только я никогда, никогда не хотел бы слышать ничего подобного от них.
С Шулдихом все было иначе. Он сам это на себя навлек. Я пытался избавить его от этого. Никто бы не смог сказать, что я не пытался.

Мужчина обвил его руками, натягивая ремень его брюк. Лицо Шулдиха с закрытыми глазами казалось абсолютно ничего не выражающим, но его тело выдавало его дрожью мускулов живота, как если бы он пытался избежать контакта с руками, которые его касались.
- Ты действительно думаешь, что это заставит меня заговорить, Айя, - или просто хочешь насладиться шоу? - его голос был притворно спокойным, тихим.
- Если это не заставит тебя говорить - я придумаю что-нибудь еще.

Часть меня обрадовалась такому выбору слов - словно я только что одержал маленькую победу, придумав этот ответ. Шулдиху незачем знать, как я надеялся, что ЭТО сломит его и мне не придется делать что-то еще.

Мужчина расстегнул молнию на брюках Шулдиха, и я мельком увидел его белье. Гораздо больше, чем мне когда-либо хотелось видеть. Мне вообще не хотелось столкнуться с кем-то из Шварц в таком положении, не говоря уже о том, чтобы дирижировать всем этим спектаклем.
Они сами вошли в мою жизнь. Сначала Такатори Рейджи, убивший мою семью, отправивший в кому мою сестру, - и затем они, забрав у меня Айю-тян. В этой войне все средства оправданы. Все они заслужили больше, чем получили, - и Шулдих более остальных.
Я потянулся за сигаретой. Почти задумался, было ли это мое собственное желание или оно исходило от Шулдиха. Мои пальцы сжались сильнее, будто пытаясь почувствовать стройное тело сигареты между ними, ноздри обожгло, словно я уже чувствовал знакомый резкий запах.

Мужчина зацепил большими пальцами брюки и трусы Шулдиха и дернул их вниз.
Ну, настолько вниз, насколько получилось, поскольку Шулдих носил обтягивающие вещи, а его ноги были широко расставлены. Я почувствовал, как расфокусировался мой взгляд в попытке видеть и не видеть бледность его живота, тонкий аккуратный шрам на нем - аппендицит? - темную тень лобковых волос и кончик мягкого члена. Я медленно поднял глаза вверх, на его лицо. Он встретил мой взгляд, и усмешка скользнула по его губам.

Он все еще полагал, что для меня это будет настолько же скверно, как для него.

Движения мужчина были грубыми, резкими, когда он попытался спустить брюки Шулдиха еще ниже - и потерпел неудачу. Я увидел блеск стали в его руке и инстинктивно напрягся - но он лишь полоснул ножом по боковому шву брюк, позволяя им упасть.
- О, как паршиво... - голос Шулдиха был хриплым, насмешливым. Мне захотелось ударить его, потому что он все пытался смеяться, неважно, насколько неубедительно это звучало. - Ты хоть представляешь, сколько я за это заплатил?
Я не сказал ничего. Человек за спиной Шулдиха ответил за меня:
- Чертова одежка будет самой мелкой из твоих проблем.

Ну что же, это был ответ, ничем не хуже любого другого.

- Да уж, верю...
Его высокомерный голос затих, когда мужчина устроился позади него. Я не мог этого видеть, но понял, что могу представить почти все с момента, когда руки мужчины легли на бедра Шулдиха. Он, наверно, использовал большие пальцы, чтобы проникнуть внутрь.
Это было больно; я знал это. Шулдих мог думать, что он сохраняет безразличие, полуприкрыв веки, что придавало его лицу почти мечтательное, отстраненное выражение. Но мне была слышна боль в его осторожном дыхании, в едва слышном мелодичном звуке, вырвавшемся у него, когда пальцы мужчины погрузились в его тело.
Я не хотел этого видеть. Я не хотел понимать, что здесь творится, и вникать в каждую непристойную деталь происходящего. Но именно мне пришла в голову подобная идея. И я получал то, за что заплатил.
- Тебе это нравится, шлюха, да? - пробормотал мужчина, работая руками.
Я видел это - струйку крови, потом другую, сбегавшие по внутренней стороне ноги Шулдиха. Это не должно было меня беспокоить - всего лишь кровь, я в жизни навидался ее достаточно. Но я видел более чем достаточно крови Шулдиха за последние два дня.
- Он сильный, - сказал мне мужчина. - Мне нравятся сильные.
Я было хотел ему ответить, что мне нет до этого дела и я не хочу знать о его предпочтениях - но только пожал плечами. Он не поймет - так какой смысл? Зачем мне стараться выглядеть в его глазах лучше, чем я есть на самом деле?

Я вспомнил кое о чем, пошарил в кармане и извлек квадратный пакетик фольги. Я купил его, когда понял, что собираюсь делать.
- Используй это.
Я кинул ему презерватив. Реакция мужчины была хороша, как я и ожидал, он успел высвободить руку и поймать маленький пакетик. И уставился на него так, будто видел такую штуку впервые в жизни.
- Я ненавижу эту фигню. Не похоже, чтобы он мог залететь, а?
- Используй это.
Я не изменил тона - но мужчина сдался.
- Ну, если ты думаешь, что я могу что-то подцепить от этой потаскухи...
- Ты такой заботливый, Айя, - голос Шулдиха был пронзителен от боли. Я с удивлением понял, что уже могу различить каждую ноту боли в его голосе: выучил за две ночи, проведенных вместе. Как мерзко. Я совсем не хотел узнать его так близко. - Ты не хочешь, чтобы я погиб от СПИДа или чего-то такого...
Я не ответил. Решил, что не стоит. Ни к чему позволять ему подобраться ко мне ближе.

Мужчина был профессионалом. Ему понадобилась пара секунд, чтобы расстегнуть молнию, раскатать резинку на своем члене одной рукой - и его руки тут же вновь оказались на бедрах у Шулдиха.

Я видел первый толчок так ясно, будто он был запечатлен на одной из Йоджиных кассет - как тело Шулдиха качнулось вперед и приподнялось от силы, с которой мужчина проник в него. Шулдих не издал ни звука; лишь его лицо заострилось, белея, становясь старше - и его открытые глаза не видели меня, не смеялись надо мной больше, а просто смотрели в никуда. Его взгляд не дрогнул, хотя тело продолжало вздрагивать от каждого резкого, жесткого толчка, когда мужчина входил в него.
И пока я на это смотрел, я наконец полностью прочувствовал, что такое я делаю.
Я делаю это. Я никогда не снимал с себя ответственности - но никогда не чувствовал ее острее, чем теперь. Это делал я, даже если и не мое тело превратилось в инструмент наказания, - но, быть может, лишь потому, что мое собственное тело просто отказалось бы в этом участвовать.
Я делал это с Шулдихом. И с собой тоже. Я думал, я его сломаю - но, похоже, на самом деле что-то сломалось во мне самом, когда было преодолено сопротивление плоти Шулдиха.
Горечь этой мысли ошеломила меня на несколько секунд, заслонила от меня все другое - но потом реальность вернулась. Их тела были неподвижны, все еще слитые вместе. Волосы Шулдиха повисли, как грязно-рыжая занавеска, слишком яркая по контрасту с бледностью его лица. Мужчина крепко держал его, его руки сомкнулись на животе Шулдиха, как будто он все еще пытался проникнуть немного глубже.
- Ему позволено получать удовольствие? - спросил мужчина, небрежно проходясь рукой по гениталиям Шулдиха. Вопрос и жест были абсолютно непристойны. Я постарался сделать свое лицо невыразительным, глаза - бесчувственными.
- О нет, думаю, ему это не понравится.
Мужчина усмехнулся, показав свои почерневшие, неровные зубы.
Он качнулся назад и вперед, тело Шулдиха снова дернулось, у него вырвался еще один вздох-всхлип. Внезапно я с шокирующей ясностью осознал, что хотел бы быть с ним в контакте, ощущать его присутствие в своем разуме.Чтобы знать, как ему больно, знать, как близок он к тому, чтобы сломаться, знать, замышляет ли он снова пытаться манипулировать мной или тем человеком. Я хотел слышать у себя в голове его голос, издевающийся надо мной, сопротивляющийся мне, пытающийся вывести меня из себя.
Его взгляд был остановившимся, полным решимости пройти сквозь это, поскольку все скоро неизбежно закончится. И он был прав. Сколько это может продолжаться? Пятнадцать минут? У мужчины была репутация "долгоиграющего" - и уже...

- Ты заставил меня потрудиться, сука, драться за каждый шаг, - произнес мужчина между выдохами. Его пальцы вцепились в бедра Шулдиха так, что было видно кровь, выступившую под полумесяцами ногтей. - Тебе это нравится?
Шулдиху это совершенно не нравилось. Я намеренно старался не глядеть на его пах - но периферийным зрением я все же его видел: ни следа эрекции.
- Ну, может, кое-что другое тебе понравится больше.
Я понял, что и мужчина подумал о том же самом. Он откинул волосы Шулдиха, обнажая его шею, и вонзил зубы где-то над ключицей. Это заставило Шулдиха издать короткий тихий вскрик.
Я не знаю, почему я так цеплялся за эти редкие звуки, вырывавшиеся у него. Как будто мне нужны были доказательства того, что ему больно, что он близок к тому, чтобы сломаться. Ему, разумеется, было больно, его дыхание было прерывистым и похожим на всхлипывание, даже на плач - во время наиболее сильных толчков. Те единственные короткие слова, что Шулдих произнес, были по-немецки, и только это могло показать мне, насколько ему плохо.

Неважно. Ничто не важно, кроме моей сестры... Он должен мне сказать. Ему придется сказать.

Его крик ожег мои нервы. Руки мужчины были теперь на груди Шулдиха, в то время как рот снова приник к его шее; ногти царапали обожженную кожу. Она снова кровоточила, кровь мешалась со струйками, текшими из-под зубов мужчины. Шулдих плакал, неконтролируемые стоны срывались с его губ, пот и слезы катились по лицу. Я отстраненно удивился тому, что он вообще может плакать. О, ну конечно, может... ну почему каждый признак того, что он человек, обычный человек, настолько меня удивлял?

Почему это так меня пугало?

Его всхлипывания стихли, когда движения мужчины стали торопливее. Мужчина поймал мой взгляд.
- Могу я кончать? Или мне продолжать?
- Кончай, - произнес я. Это уже не имело особого значения.
Я смотрел на его разрядку: эти двое в состоянии наибольшей близости, какая только возможна; голова Шулдиха откинута на плечо мужчины, почти как если бы это был отдых после соития. Но его горло, с одной стороны испятнанное красно-пурпурными следами укусов, непрестанно вздрагивало, будто он пытался сглотнуть и не мог.
Он обвис на веревках, когда мужчина извлек свой член и оттолкнул его тело прочь. Я увидел, как еще больше крови потекло по ногам Шулдиха, и тошнота подкатила к горлу.
- А ты был прав насчет резинки, - сказал мужчина. - Мне не по вкусу эта дрянь на моем члене.
Сочный звук использованного презерватива, шлепнувшегося на землю, заставил меня поморщиться. И - почти невероятно - вызвал едва заметную улыбку на обескровленных, искусанных губах Шулдиха. Я не мог видеть его глаз, их скрыли волосы - но губы я видел. И он улыбался мне.
- А это тебе в подарок, сука.
Внезапно мужчина шагнул ближе, протягивая руку между ног Шулдиха. Я не успел понять, что он собирается сделать. Движение было отвратительно жестоко. Мне почти показалось, что я услышал такой звук, будто что-то разорвалось - звук, заглушенный отчаянным воплем Шулдиха, оборвавшимся на середине, когда он отключился. Мужчина вытер руку о рубашку Шулдиха.
- Ты доволен? - спросил он меня.
- Да. Абсолютно.
Я достал из кармана деньги, положил в его ладонь. Его тряпки были пропитаны кровью так же сильно, как и грязны, на мгновение я увидел это совершенно отчетливо. Он спрятал деньги и ушел, не сказав ни слова, не оглянувшись.

* * *

Я повернулся к Шулдиху; он все еще был без сознания. Его расслабленное тело свисало на веревках в кругу неверного света. Свет заставлял его кожу казаться голубоватой, кровь - почти черной, а волосы - ненормально алыми. Ожившее пламя вокруг лица. Его дыхание было таким поверхностным, таким хриплым, что, даже пока он был в обмороке, его сломанные ребра не должны были причинять ему боль. Его мошонка, которую мужчина так жестоко рванул, уже начала опухать.
Совсем не то положение, в котором я хотел бы его видеть... Когда Шулдих не смотрит на меня, не оскорбляет меня, не сражается со мной - это просто неправильно. Все неправильно. Он не должен так выглядеть: худое тело болезненно растянуто, дорогая рубашка разорвана и испачкана - и брюки вокруг колен. Так... унизительно. Я совсем не этого хотел.
Ох, ну конечно, я подразумевал именно это. Я сделал это с ним ради моей сестры, только ради нее, и об этом я буду помнить всегда. Даже если никогда не смогу стереть из памяти видение его лица, белеющего от боли, и крови, текущей по его ногам.

Я взял бутылку "Perrier" из упаковки, которую прихватил с собой, и подошел к нему. Вода забулькала, когда я наливал немного себе на ладонь. Наверно, его привел в себя звук - или просто моя близость; он рывком отшатнулся, его глаза - практически без тени зелени, совершенно черные, - оказались так близко.
Вода бежала у меня сквозь пальцы, когда я поднес руку к лицу Шулдиха. Я хотел напоить его или, может, смыть часть крови с его лица. Оба намерения выглядели слабостью; я старался не думать об этом.
Он не заметил моей руки. Его лицо было страшно бледно, но почти спокойно, напряжение было заметно только в том, как вздрагивало его тело, когда он попытался отстраниться от меня - настолько далеко, насколько позволяли веревки.
- Ты действительно думаешь, что это сработало, Айя-кун? - первые несколько слов прозвучали почти нормально. Его обычный голос, который, если я закрою глаза, заставит меня увидеть Шулдиха таким, каким он всегда бывает - безжалостным, шикарным, подтянутым. Но потом его оборвал еще один приступ кашля, звучавший так, будто ломалось сухое дерево. Я переждал это с закрытыми глазами. - Почему ты решил, что это должно меня сломить? Потому что сломило бы тебя? Худшая вещь, которую ты смог выдумать? С чего ты взял, что со мной такого никогда не делали раньше?

С чего взял? А я так думал?.. Когда та мысль пришла мне в голову, я не мог даже вообразить всего этого ужаса. Да, это худшая вешь, которую я смог выдумать. Что... он имел в виду, что с ним это уже случалось?
- Это неважно, - тихо сказал я.
Он откинул голову назад, смеясь. Я видел слезы, бегущие из уголков его глаз, но он, похоже, даже не замечал их.
- Скажи мне, где моя сестра, - произнес я.
- Или что? - его голос оставался серьезным, без тени смеха лишь секунду - и еще были золотые искры безумия в его расширенных от боли зрачках. - Или ты приведешь еще кого-нибудь, чтобы меня трахнуть? Двоих, троих? - он говорил быстро, даже несмотря на то, что его голос прерывался от недостатка воздуха. Он говорил слишком много. Я хотел, чтобы он остановился. - Или ты это сам сделаешь, Айя-кун? Проход открыт, тебе не будет так больно, как мне. Или ты еще что-нибудь в меня засунешь? Кулак? Бутылку? Свою катану?
- Заткнись! - я ударил его наотмашь, торопливо, его волосы скользнули по моей ладони, как мягкие водоросли. На его губах появилась кровь.
- Заткнуться, Айя? Сначала ты требуешь, чтобы я говорил, теперь - чтобы молчал? Ты решил бы сначала, чего хочешь от меня.

Я больше не мог выносить его лихорадочно-веселый голос. Я больше не мог.

Я ударил его бутылкой поперек груди, и удар прозвучал неожиданно громко. Вода выплеснулась на мою руку и на рубашку Шулдиха. У него вырвался агонизирующий крик. Глаз он не открыл, видимо, ожидая, когда утихнет боль. Он заговорил снова, надломленным голосом, - с издевательским упреком.
- Ты мне еще одно ребро сломал, ты в курсе? Неплохо. Не так здорово, как клюшкой для гольфа, но все равно работает.
Бутылка выскользнула у меня из руки.
- Заткнись...

Я положил ладони на его грудную клетку, точно на те самые места, где были сломанные ребра. Я чувствовал тонкие острия костей под его кожей - и то, как он придерживает дыхание; его тело натянутось, как струна, под моими руками. Я знал, что он боится: я слишком хорошо изучил его за это время.
Вот ЭТО в каком-то смысле казалось правильным - снова прикасаться к нему, причинять ему боль собственными руками. Было ошибкой вмешивать в это кого-то еще, пытаться избавить свое тело от участия в этом отвратительном танце боли и разрушения. Все последние годы - или, может, всю свою жизнь - я пытался не допустить контакта с кем-то еще, устраниться от любой интимности, которая могла обернуться против меня. И я был прав, я чувствовал угрозу. Но теперь мне было наплевать. Что бы я ни должен был сделать, мне придется делать это самому.

Я нажал пальцами на места переломов, и стон Шулдиха эхом отдался в моем теле, настолько близко мы стояли. Я чувствовал, как он отшатывается от меня - только чтобы веревки, которые его держали, вернули его ко мне в руки. Его глаза оставались полуоткрытыми, но радужек не было видно, только белки.
Он упал мне на руки, на плечо - и я сжал его в объятиях. Я чувствовал его запах. Вся его кровь, старая и свежая, пропитывавшая перед моего плаща... и запах того мужчины. Настоящий шок для обоняния. И еще я знал, что этот слабый, солоноватый запах, - это его высыхающие слезы.

Он судорожно дернулся, делая прерывистый вдох. Его тело почти бессознательно исполнило странный танец, пытаясь вырваться из моей хватки и в то же время прижаться сильнее - наверно, потому, что я был теплее. Я быстро, почти суеверно убрал руки.

- Айя... - он выговорил мое короткое имя в два вдоха. Я почувствовал, как во мне что-то ломается, рушится, как лавина. Я не мог... Я должен узнать, где моя сестра...
- Пожалуйста, скажи мне.
Теперь я просил. Я с трудом мог поверить, что мой голос может звучать так умоляюще - но мне было плевать. Нневажно, как это звучит, неважно, что я говорю. Я готов был сказать что угодно, чтобы только заставить заговорить его. Что бы я не сказал, это было не так ужасно, как делать с ним... что-нибудь.
- Почему ты не скажешь? Что она для тебя - она же только девочка, она бесполезна. Даже если вам она зачем-то нужна - разве она стоит того, чтобы пройти через все это? Разве удерживать ее, хранить верность своим хозяевам, или что там еще, стоит этого?
Я видел, как он сглотнул. Его губы пересохли так, что я не знал, как он до сих пор может говорить. Его глаза были полузакрыты - и я ждал, я надеялся, я так хотел верить, что мне удалось что-то переломить в нем, нащупать путь - как его сломанные ребра подавались под моим нажатием.

- Я тебе скажу, а ты меня убьешь? Поищи другого дурака, - устало сказал он.
На меня обрушилось облегчение; оно сдавило мне грудь, лишая возможности вздохнуть. Слезы подступили к глазам, но я не мог плакать. Я не мог их показать.
- Шулдих, я тебя не убью. Клянусь, что не убью. Может, потом, в драке - но сейчас, если ты расскажешь, я тебя отпущу. Я жизнью сестры клянусь.
Он знал, что я говорю правду; я не мог бы дать ему более серьезной клятвы.

Я смотрел на него; он дрожал, его глаза, окаймленные чернотой, закрылись, сжались губы - белая линия, пересеченная кровавыми трещинами. Я ждал.
- Скажи мне. Скажи мне, дьявол тебя забери!
Он не мог молчать! Не теперь, когда я его сломал. Я ударил его, его голова мотнулась, и я поймал его за плечи, вцепился в непрочную ткань его рубашки, тряся его.
Если он не был сломлен, то я - был. Я был слаб и побежден. Я сдавался.

- Я просто хочу вернуть мою сестру. Разве это так много? Я просто хочу ее вернуть, она единственная, кто у меня есть в этом мире! Ублюдок, ты хочешь, чтобы я убил тебя? Клянусь, я убью тебя сейчас!
Я потянулся за катаной и достал ее из ножен. Звук, с которым она коснулась одежды, был похож на шипение змеи. Я обвил рукой тело Шулдиха, не давая ему двигаться - а он и не пытался.
Его волосы мягко коснулись моей щеки, его голова почти лежала у меня на плече. Я чувствовал, как его истощенное тело давит на меня. Мы так близко - вряд ли возможно быть ближе. Ладонью я чувствовал его ребра, целые и сломанные, и - сквозь тонкий материал его рубашки - старые шрамы на спине. Я никогда никому не позволял быть так близко - и какая ирония судьбы, что тот, кого я теперь обнимал, - мой враг, которого я пытал и которого сейчас собирался убить.
Я крепко прижал его к груди, и пряжки моего плаща, касавшиеся его обожженной кожи, должны были причинять ему сильную боль - но Шулдих не пытался отстраниться, он даже дрожать перестал. Может, ему больше не было холодно. Да, он не казался холодным - он будто бы горел, его кожа почти пылала под моими пальцами. Занялся огнем пах, когда его обнаженный, мягкий член оказался напротив моего. Я не осознавал этого, пока моя рука не сделала конвульсивное движение, пытаясь обнять его еще крепче, ладонь скользнула по его спине, касаясь мягкой кожи его бока и бедра. Еще немного - и я испачкаю пальцы в крови, что все еще шла из его израненного отверстия.
Его надломленное дыхание отдавалось в моей груди, я чувствовал биение его сердца. Я поднял катану и установил ее острие между его ребрами, там, где находится сердце. Я должен был отвести руку далеко назад, чтобы это сделать, - катана была такой длинной. И такой острой, что начала вонзаться меж ребер раньше, чем я нажал на рукоять.

Я остановил свою руку.

Нет еще. Пожалуйста, еще не сейчас. Еще одну минуту. Это должны быть его мысли, не мои. Это он должен был умереть, не я. Разве когда-нибудь я мешкал перед тем, как убить врага?

Я схватил его за волосы и запрокинул его лицо вверх - и его губы приоткрылись, как если бы он знал, что я собираюсь делать. Впрочем, когда имеешь дело с Шулдихом, нет смысла в "как если бы". Я просунул язык меж его кровоточащих губ, в сухую горечь его рта. Я почувствовал, как он отшатывается от меня, словно я сделал ему больно. Но его язык захватил мой и потянул глубже.
Я никогда никого не целовал так, как сейчас. Никакой нежности, заботы, мыслей о чужом удовольствии. Я знал, что больше никого никогда так не поцелую. Если я вообще когда-то буду с кем-то целоваться, это будет мягко, открыто, светло и сладко - и не так, как сейчас, когда я плакал, целуя Шулдиха, а его кровь стекала по лезвию катаны, увлажняя мою руку.

Я отодвинул его лицо от своего, все еще держа его за волосы. Его рот был испачкан кровью - его кровью, вкус которой я ощущал на языке. Я целовал его лицо, чувствуя соль его слез.
- Как же я тебя ненавижу, - шептал я между поцелуями. - Я никогда никого не ненавидел так, как тебя, даже Такатори.
- Я знаю, - ответил он.
Я снова прижал его к себе, моя рука разжалась, я положил его голову к себе на плечо, проведя пальцами по мягкой массе его волос. Его пылающий висок коснулся моего. Катана замерла меж его ребер и дальше не двигалась. Я начал поворачивать клинок.

"Она у девчонок Шрайнт. Они засели в старом складе, переделанном под лабораторию, в Асакуса."

Я услышал это в своем разуме. Его голос был так чист, без следа дрожи и прерывистого дыхания.

Я выдернул острие катаны из неглубокой раны. Менее чем дюйм стали был в крови. Но, возможно, еще дюйм - и было бы поздно.
Я отступил от Шулдиха. Часть меня была потрясена тем, что я не испытал ни малейшей радости от его слов, скорее даже разочарование: я должен позволить ему уйти, у меня больше нет причин удерживать его. Я заставил себя подумать: это отттого, что он, возможно, мне солгал.
"Нет, это правда. И ты это знаешь."
- Откуда мне знать? - мой собственный голос прозвучал незнакомо - такой горький, надломленный. Будто во мне больше не осталось ничего целого. Но это же не так!
Я не знаю, почему я ему поверил. И даже если он солгал - это уже ничего не изменит. Я не смогу еще раз пройти с ним через все это.
Я посмотрел на него. На его лице было расслабленное, полуожидающее, полуопасливое выражение. Будто он не знал, собираюсь ли я сдержать свое обещание. Моя катана сверкнула, рассекая веревки, связывавшие его руки.
Он рухнул на колени, его лодыжки все еще оставались связанными - а его руки упали на землю перед ним, как неживые. Он шевельнул ими с мучительным усилием, освобождая запястья от веревочных петель. Я увидел на его руках браслеты содранной кожи.
Я перерезал ножные путы еще двумя движениями, катана свистнула в воздухе, но Шулдих даже не вздрогнул от звука. Он неуклюже подтянул под себя ноги. Я видел маленькие острые камушки, вонзившиеся ему в колени, однако он, похоже, их не замечал.

Зачем я трачу время, наблюдая за ним? Я должен быть уже далеко, ища сестру, прежде чем Шулдих соберется с силами, чтобы выбраться и предупредить хозяев о своей ошибке.

Я стоял.

В круге света Шулдих что-то искал ощупью. Я не мог понять, что он делает, пока он не нашарил на полу свою бандану и очки и не водрузил их на голову. Это было настолько абсурдно, что заставило меня разозлиться на него. Это же бесполезные вещи - почему они понадобились ему в первую очередь? У очков одно стекло было разбито, второе треснуло. Будто ему больше нечем было заняться, нечего поправить...
Его пальцы скрючились, он не мог по-настоящему сжать их, когда надевал эти вещи.
- Ты мне очки разбил, ты знаешь? - пробормотал он.
- Новые купишь, - ответил я.
- Такую модель больше не делают, придурок.
Я ничего не мог поделать - смех клокотал у меня в горле, и я не знал, что опаснее: попытаться подавить его или позволить прозвучать и превратиться в мучительный крик. Я думал, что буду счастлив, когда Шулдих расколется, что я почувствую себя легко и светло. Но нет, легче мне не стало.

И никогда уже не станет.

Я посмотрел на Шулдиха, стоявшего передо мной на коленях, защитным жестом прикрывшего свои глупые вещицы. Я должен был бы ненавидеть его за то, что он со мной сделал, за разрушение всего - но глубоко в душе я знал, что все кончено. Ничто уже не будет прежним. Может быть, таков был его план все это время - погрузить меня во тьму так глубоко, чтобы я не нашел пути назад.
Но даже если это и был его план, я не думаю, чтобы он знал, что я почувствую, держа его в объятиях, ненавидя и желая его более, чем кого-либо на свете. В тот момент он стал центром моей жизни, более важным, чем что бы то ни было.

Я знал, что никогда не смогу это забыть.

Это чувство теперь ушло; я снова окинул его трезвым взглядом - окровавленного, ослабевшего, жалкого - но все еще тщеславного, беспечного и могущественного, как всегда. Шулдих, которого я знал. Шулдих, с которым я смогу драться, когда мы встретимся в следующий раз.

Я услышал его кашель - болезненный звук, казалось, разрывающий его легкие. Почти наверняка это пневмония. Но на это есть врачи. О нем позаботятся, как только он доберется до Шварц.
Он доберется, я в этом не сомневался. Разве что для такой холодной ночи он слишком легко одет... Я коснулся пряжек своего плаща, медленно ослабляя их.
Он поднял голову, сверкнули глаза - окруженные глубокими тенями, но зеленые, как у кошки.
- Не стоит. Тебе под ним катану прятать.
- Прекрати читать мои мысли, - прошептал я.
- Заставь меня.
Он дразнил меня. Я почти не мог злиться на него. Каким же все-таки он может быть клоуном.

Я отвернулся от него и пошел к двери.
- До встречи, - сказал Шулдих за моей спиной.
Я не ответил.
- Ты же знаешь, что твоей сестры там почти наверняка уже нет, - его голос опять догнал меня, заставил замереть. - Я думаю, у Кроуфорда было видение, и они ее перевезли куда-нибудь еще. Даже могли поставить ловушку на тебя.
Я слегка пошатнулся и больно ударился плечом о стену. Он был прав - возможно, прав. Но даже если это ловушка, я, по крайней мере, не возьму с собой своих друзей.

Я шел туда один.

КОНЕЦ