(c)Mobius 2002

Ночи забывающие. 2 часть.

"А-а-а-а-а… Как крутит-то…"
Йоджи дернул руками, наручники больно впились в запястья. Кожи там уже не осталось, но сейчас эта боль была именно тем, что надо.
Тошнота, выкручивающая желудок узлом, душные волны мигрени, накатывающие и отпускающие, дарящие иллюзорное освобождение минуты на две и снова… И так уже часов восемь. Я знаю, потому что надо входом висят облупленные часы без стекла… Никогда еще время не ползло так медленно. Оно извращенно издевается надо мной, за то, что я жил два месяца вне его, не думая о нем.
Твою мать, Балинезиец, это ты!
Йоджи улыбнулся, облизывая пересохшие губы.
Ты вернулся! Я вижу твою худощавую фигуру в проеме двери. Ты пришел. Зачем? Я только-только прогнал тебя. Странно, я думал, меня будут бить. Выговаривать мне. Издеваться. А они даже не заперли меня. Приковали своими сраными наручниками к трубе в подвале и даже дверь не закрывают. Не кормят вот только ни хрена. Ох, как же крутит-то…
Персия просто посмотрел на меня так, как если бы я был в отпуске… Посмотрел бесстрастными глазами и приказал идти вслед за ним. Сюда. Сам достал наручники. Странно, он мне ни слова не сказал. А, он же у нас психолог херов. Он посмотрел на меня и увидел, что я прогнал Балинезийца. Жаль, я не успел убить его, только прогнал…
Персия знал, что мне тяжело без Балинезийца. Персия знал, что он вернется.
И ты вернулся…
Какого хера ты вернулся?!
Ох, это же ломка у меня. Идиот, не догадался. Восемь часов тут торчу и только сейчас догадался.
В горле, где-то у корня языка собирается горькая желчь, подкатывает из желудка, но никак не отпустит, не вырвется изо рта - не чем, желудок-то пустой… И голова. Виски сдавило мигренью, горячим тупым молотом бьет по затылку. Ударит - отпустит, а потом сердце снова стукнет, разгоняя забродившую кровь и снова ударит… и снова отпустит. И каждый раз бьет все сильнее и отпускает все меньше… Жарко, господи, как же мне жарко… Угли тлеют под кожей, содрать бы нафиг и выскрести их вместе с кровью… кости ломает, как в мясорубке… Как же жарко, дышать нечем. Подумаешь, немного злоупотреблял алкоголем…
Потом я забуду. Потом мне покажется, что этого не было. Потому что сейчас ночь, а я не помню ночи … Потом я снова буду пить и, может быть, колоться. Всякая боль преходяща, я знаю это. Но сейчас… сейчас… сейча-а-а-а-а-а-а… вздох….А-А-А-А-А-А-А-а-а-а-а-а-а…
Айя поморщился, услышав надрывный полустон-полукрик и отошел от дверного проема. Он стоял напротив света, Йоджи слишком не в себе, чтобы понять, кто к нему приходил. Но все равно, Айя чувствовал себя как-то… нехорошо. Может, лучше опять подняться к себе и отдохнуть?
Почему-то после того, как увидел Йоджи, сделать это кажется невозможным…
Айя медленно, словно сквозь бетонную смесь, продирался каждым шагом к бьющемуся в лихорадке человеку. Дошел и рухнул рядом с ним на ледяной пол, словно наконец-то нашел в себе силы сделать последний рывок через пропасть, но…
Бледная рука поднимается, тянется к поблескивающей от испарины щеке…и, так и не коснувшись её, не спеша опускается на пол.
…но этот рывок окончился на полпути и Айя не чувствует опоры под ногами. Надо срочно обратно! Вцепиться руками в глинистый обрыв и вздохнуть с облегчением, что не упал и не допрыгнул до другого края, потому что там, на другом краю, сидит этот измученный равнодушный человек и у него своя тьма, свои ночи, своя бездна вместо жизни. Айе хватало своих галлюцинаций, он не был готов впускать к себе и призраков Балинезийца. Нет, решил Айя, пойду-ка я все-таки отдохну.
- А-а-а… Аска… - Прохрипел Йоджи. Фудзимия вздрогнул и невольно отшатнулся от него.
- Йоджи! - Заорал Оми, выныривая из света и врываясь в затхлое помещение подвальной комнаты.
Айя встал, опираясь на стену:
- Где Кен?
- Спит. - Не обращая внимания на Фудзимию, Оми быстрым движением опустился на колени напротив дрожащего всем телом Балинезийца.
- Что ты тут делаешь?
- Ты мне очень поможешь, если скажешь Персии, что я тут ничего не делал. - С этими словами Бомбеец вытащил из рукава небольшой, тускло поблескивающий ключ и потянулся к наручникам Йоджи.
- Оми. - Предостерегающе проговорил Айя.
- Помоги мне.
Бомбеец попытался подхватить вырывающегося в бреду Йоджи, но ничего не вышло.
- Да помоги же мне!
Айя сомневался, что в состоянии оказать хоть какую-нибудь оценимую помощь, потому что сам едва стоял на ногах, но, неожиданно для самого себя, наклонился и закинул руку Балинезийца себе за шею. Оми сделал то же самое.
- Дотащим. - Неизвестно кому бодро сказал Бомбеец.
- Дотащим. - Неизвестно кому тихо ответил Абиссинец.
Пока поднимались по лестнице, Айя всерьез опасался, что сердце выскочит из груди. Или просто остановится. Каждая ступенька оказывалась на деле Эверестом. Каждый вздох не доносил кислорода до легких, а каждая мысль… Хрен, какие к чертовой матери мысли! Не было их. Были только ступеньки и сиплое тяжелое дыхание взмокшего дрожащего человека, повисшего на плече Айи.
- Дальше один… - Очень тихо, задыхаясь, прошептал Айя, когда они с Оми взобрались по лестнице.
- O'key.
Айя проследил взглядом, как Оми, отфыркиваясь, словно лошадь, неестественно выгнув сломанную руку, поплелся к комнате Балинезийца. Тот отрубился вполную и теперь покорно позволял себя тащить куда угодно. Оми возблагодарил небо, за то, что Йоджи такой худой.
- Ты бы поспал. Плохо выглядишь. - Не оборачиваясь, посоветовал Бомбеец.
- Да. - Согласился Айя и прикрыл глаза. - Да.
Он услышал, как хлопнула дверь. Сосредоточившись, приказал себе встать. Оказаться в своей комнате. Снять футболку и лечь на кровать.
Последнее время он только и делал, что приказывал себе. Как же это надоело. Катана молчала. Он боялся даже прикоснуться к ней. Первое время после операции он пробовал тренироваться, но быстро понял, что единственным результатом, достигнутым таким путем, будет повторная операция. Дни летели, а катана молчала. Он укротил ее однажды, сможет и снова. Не важно, насколько трудно это будет.
… "Иди и трахайся со своей катаной"…
Йоджи…
Я не убивал уже больше двух месяцев. Странно… Странно, я чувствую, мне не хватает этого. Ран, ты убийца, ты разучился делать что-нибудь другое. Ты - воин, никогда не сможешь вернуться к мирной жизни. Ты никогда не постареешь, потому что старость - впереди, а у тебя нет будущего. А было ли когда-то? Я не хочу думать об этом. Я сам выбрал свою короткую жизнь. Ради тебя, Айя, я выбрал свои руки, проливающие кровь. Я привык… Как страшно звучит. Ран, любовь - это тоже убийство. Настоящая любовь. Убиваешь себя ради "заказчика". Ран, ты мог бы убить себя ради другого человека? Айя… Она сестра. Да, я люблю ее. Я умираю ради нее постоянно. Нет, Ран, будешь ли ты когда-нибудь привязан к кому-то больше, чем к ней? Когда она несла мне цветы, я не подумал ни о ком, кроме своих. Ран, они дороги тебе… Нет. Я к ним просто привык. Я говорю с собой в третьем лице. Наверное, я сошел с ума. Впрочем, мне ли волноваться. Пусть волнуются те, кого мне предстоит убить…
Айя почувствовал странный холодок, пробежавший по позвоночнику.
*********************************************************************************
- Все швы на хер разошлись! - Врач фактически кричал. - Что он делал, штангу поднимал?! Сдохнет, как последняя собака! Сдохнет!
Кроуфорд бесстрастно вынул деньги из кармана и принялся их пересчитывать.
- Четыре месяца, не меньше. Лежать, ничего не делать, жрать через трубочку. - Тот немного успокоился.
- Вот, возьмите. - Бред протянул руку с пачкой купюр. - Спасибо за помощь.
Голосом Брэда можно было дробить булыжники и замораживать их после этого. Врач несколько стушевался и замолчал. Взял деньги и быстрыми, чуть пришаркиваюшими шагами направился в прихожую. Долго путался в рукавах дорогого серого пальто и кашлял.
- Я оставил вам морфин? - Внезапно спросил он.
- Да. - Брэд с насмешкой в глазах вынул из бумажника еще две - три купюры. - Оставили.
- Первую неделю будете колоть. Потом перейдете на омнопон. Тоже неделя. Можно две. Фентанил в крайних случаях. Будет задыхаться…
- Вам пора идти. - Брэд распахнул дверь.
- Ах, да-да. - Врач еще немного потоптался вокруг собственной оси и наконец вышел. Кроуфорд аккуратно закрыл за ним входную дверь. Вздохнул, поправил очки. Шульдих, немецкая собака. Очень дорогая собака, сколько еще на тебя тратиться?
Противно запищал сотовый. Кроуфорд не стал отвечать на звонок, пока не оказался в комнате Шульдиха.
- Кроуфорд. - Спокойно сказал он черной пластиковой трубке.
- Рад слышать, друг мой.
- O-hi-o gudzaimashite. - Брэд позволил себе улыбнуться. - Как поживаете, Рамира-сан?
- О, великолепно, благодарю. Как ваш… хм-м-м-м… Ну тот, немец?
Бред, не мигая смотрел в искаженное усталостью и болью лицо Шульдиха. Он спал, вырубившись от наркотиков и наконец-то забыв про свои перештопанные внутренности. Контрастируя с иссиня-бледной кожей, рыжие волосы немца казались темно-красными, как у Айи.
- Выздоравливает.
- А, ну пусть, пусть. Так как насчет моего предложения?
- Я подумал.
- И?
- Оно мне понравилось. Вы говорили с господином Такатори?
- А, этот старый хрен… Я сбиваю цену. По крайней мере, пытаюсь.
- Он так дорого просит?
- Да-а-а-а, друг мой. Да. Я же хочу, чтобы вы отработали мои затраты и как можно быстрее начали приносить прибыль, как говорит мой секретарь Накамура. Кстати, теперь все переговоры будут вестись через него.
- Понятно.
- Ну, тогда привет вашему Суньдиху и до скорой встречи.
Короткие гудки.
Брэд положил телефон на стол, рядом со шприцами для немца.
- "Шульдиху", идиот. - Зачем-то сказал он. Его покоробило неправильное произношение.
Шульдих, услышав сквозь наркотический сон, как кто-то позвал его по имени, пошевелился, сбивая повязки и что-то невнятно пробормотал. Брэд приблизился и положил руку ему на лоб. Ладонь тут же стала влажной.
- Умрет?
Ирландец появился так внезапно, что Кроуфорд невольно вздрогнул.
- Умрет? - Фарфарелло нагнулся над перебинтованной грудью немца, вслушиваясь в его легкое, поверхностное дыхание.
- Не дол… - Брэд поперхнулся и закашлялся. - Не должен.
- Я буду смотреть. - Безапелляционно сказал ирландец.
- Не будешь. Иди к себе.
- Я хочу видеть, как он умрет.
- Бог будет радоваться, если Шульдих сдохнет, так что ты не получишь удовольствия.
- Я хочу смотреть.
Брэд приподнял бровь и удивленно спросил:
- Фарфарелло ?
- Я никогда не видел его таким. - Спокойно отозвался ирландец. - Мне скучно.
- Хорошо. Если он начнет задыхаться или что-нибудь еще, позови меня.
Ирландец присел у кровати на корточки и осторожно намотал прядь волос немца на свой кулак.
- Бог будет рад… Не умирай, немец. - Тихо сказал он.
********************************************************************************
Полгода.
********************************************************************************
Люди.
Их… Вас так много. Трудно поверить, что каждый из вас - человек. Вас так много, но для меня вы существуете. Я умею чувствовать вас, я вдыхаю запах ваших грез, я питаюсь тем, что вы называете своей индивидуальностью. Все вместе, а, если я захочу, то и каждый в отдельности. Я слышу мысли каждого. Трудно поверить, что вы - не декорация к моему существованию. Я слышу мысли каждого. Вижу ваши убогие маленькие мирки. Чувства, желания, страхи - вы даже не представляете себе, насколько вы ничтожны.
Я представляю.
Я здесь, чтобы сказать вам это. Вы должны заглянуть внутрь себя и понять, что в вас ничего нет.
Люди. Я не люблю вас. Я вас не ненавижу - в моих глазах вы этого недостойны. Я просто не люблю вас. Но все же ненависть переполняет меня. Я так устал быть один.
Люди текли рекой, трепещущей, бурлящей, выходящей из берегов, сметающей все на своем пути. Река волновалась, негодовала, но все же пропускала двух странных пилигримов, идущих против течения.
В сознании каждого прохожего в тот момент оставался образ высокого мужчины в белом приталеном пальто и хрупкого гибкого подростка в темной школьной куртке. Образ сохранялся в памяти на доли секунд и тут же исчезал. Потому что так хотел Шульдих.
- Что мы здесь делаем. - Снова вопрос-утверждение от маленького подростка, у которого на самом деле не было возраста. Уже третий раз за прошедшие пятнадцать минут.
- Сейчас поймешь. - Шульдих остановился, наслаждаясь ощущением превосходства. Переходящие улицу люди с недовольным непониманием, а кто и с опаской обходили рыжеволосого психа с блестящими глазами.
- Какие все вежливые… Никто не натыкается. - Оскалился Шульдих. Наги прислонился спиной к его спине.
- Смотри, Наги…
- Я вижу.
- Что?
- Людей.
- Их много.
- Так и должно быть.
- Разве?
Перекресток в оживленном центральном квартале Токио. Вечные пробки и очень, очень много народу. По дрожи, сотрясающей тело Шульдиха, Наги понял, что тот очень взволнован. Или возбужден. Или рассержен.
- Ни то, ни другое. Но третье - очень близко. - Хохотнул немец.
- Чего ты хочешь от меня. Я устал, пошли домой.
- У нас нет дома, маленький умник. Вот наш дом. Центр этого перекрестка - наш дом, маленький умник.
- Шульдих.
- Хорошо, сейчас пойдем.
Внезапно Наги расхотелось уходить. Волны движения окутали его. Он почувствовал странную слабость. Странное безволие. На него и вправду никто не натыкался, все старательно обходили, на всякий случай, - хотя даже не коснулись его, - приносили извинения.
- А… Ты почувствовал. Вот она, настоящая жизнь. - Шульдих перестал дрожать.
- Шульдих. Здесь нет жизни. Здесь одни мертвые. - Прикрыв глаза, мягко произнес Наги, всем телом откидываясь назад, на немца.
- Да? - Удивился Шульдих. И замер, словно прислушиваясь. - Знаешь, а ты прав.
Я пришел. Я уже здесь. Я думал, я один. Я ошибался. Он со мной. ТЫ со мной, мой маленький псих. Такой же потерянный, как я, но не скрывающий этого. У тебя хватает мужества не скрывать это. Я думаю, я люблю тебя.
- Наги, ты со мной?
Он не ответил.
"Ich sehe das Licht. (я вижу свет).- Подумал Шульдих.
Es ist viel das Licht.(много света).
Allzu ist viel es das Licht fur mich einen. (слишком много света для меня одного)
Der Hass uberfullt mich. (ненависть переполняет меня).
Ich soll gereinigt werden. (я должен очиститься)."
Он скинул с плеча длинный громоздкий сверток, который можно было принять за обмотанный в газеты обрезок толстой трубы.
- Ich der Engel des Todes. ( Я ангел смерти).
Мир остановился. Наги почувствовал это и громко, от души, заливисто рассмеялся.
- Ist schuldig (виновен).
Его смех осколками света подхватило эхо и понесло швырять о коробки домов, разбивая их.
***************************************************************************************
Айя вытер грязные руки о передник и равнодушно посмотрел в пыльный экран. "Надо бы протереть" услужливо подсказало сознание.
" …двое неизвестных открыли огонь по проходящим мимо людям… Бессмысленная бойня… Жертвы исчисляются десятками… Лиц нападавших никто не запомнил, но полиция утверждает, что…"
Айя чихнул, передернул плечами и, небрежным движением подкинув на ладони пульт, выключил телевизор.
Вошел Йоджи. Загруженный, как всегда. Фудзимия невольно напряг память, пробегая взглядом по отстраненному лицу, и подумал о том, что не помнит на этом лице улыбки.
- Принес?
- Принес. - Тихо отозвался Йоджи, ставя кадку с орхидеями возле окна.
- Целы?
- Да. - Йоджи никак не отреагировал на шутку.
Айя почувствовал, как тяжело стало отворачиваться от Балинезийца, принимая равнодушный вид.
- Эй, Мэнкс не приходила? - Кен на полном ходу ворвался в помещение магазина и, не останавливаясь, проорал:
- Она мне тут дело подкинула, сказала, что прийдет сама объяснит кое-что… Ну, раз нет, то Йоджи, пошли со мной! Помогать будешь.
Йоджи почесал локоть правой руки и кивнул:
- Сейчас. Оми подойдет, я его подожду, а то орхидеи сдохнут.
- Забей на орхидеи. - Раздраженно бросил Кен.
Айя махнул рукой:
- Забей на орхидеи.
- Ты сам сказал. - Йоджи пожал плечами и пошел вслед за Сибиряком.
Орхидеи и правда были несколько увядшие. Айя подумал и выкинул их в мусорное ведро.
- Простите…
Айя обернулся.
Молодой человек, абсолютно непримечательной наружности неловко топтался в дверях.
- Проходите. - мягко пригласил Фудзимия.
- Да, спасибо. Я тут это… э…
- Пришли за цветами? - "Вымученно" улыбаясь, предположил Айя.
- А, да…
Парень оказался стеснителен до смешного. Позже, из разговора, стало ясно, что ему восемнадцать лет и он собирается покупать букет своей девушке, которая заболела туберкулезом и теперь лежит в больнице, кстати, в той же, где "лечится" сестра Айи. Клиника была не из дешевых, да и одет парниша был несколько слишком модно, из чего немедленно следовало предположение, что юный Каору Огино родом из более чем обеспеченного семейства. Айя долго бился, выясняя, чего же именно было нужно этому парню. То белый букет, то красный. Наконец, остановились на чем-нибудь сине-фиолетовом. Оригинально потому что. За те два часа, что Каору мучил Айю, последний, на удивление самому себе, не испытал ни капли раздражения. Наоборот.
- Синий… Синий… А вдруг она подумает, что я голубой, но боюсь ей в этом признаться и прибегаю к такому вот иносказанию? - Встрепенулся Каору, рыская по магазину в поисках чего-нибудь теперь уже и не синего.
- Успокойся. - Айя улыбнулся.
- Нет, правда. Знаешь, какая она? Она - супер! Она чудесная!
- Я понимаю.
- Ох, парень, тебе бы такую девчонку! - Поняв, что сморозил что-то глупое, Каору рассмеялся. Айя улыбнулся снова. Этот парень ему все больше нравился. Такой непосредственный… Каким мог бы быть Йоджи…
- Ну, ладно. Я решил. Пусть будут розовые розы. Банально, но зато никаких иносказаний. Коротко и ясно.
- "Я тебя люблю".
- Д-да! - Каору хлопнул Айю по плечу, - Абсолютно точно!
Дверь тихонько скрипнула и вошла Бирман вместе с Оми. Айя уже и не понимал, которую из "секретарш" Персии он хотел бы убить первой. Он ненавидел этих женщин. Стервы, думают, они круче всех…
Скорее всего страстная нелюбовь Айи распространялась на Мэнкс и Бирман исключительно потому, что они приносили "заказы" от Персии. Все. Больше причин для ненависти не было.
- Подождите. - Холодно посмотрев на Бирман, предложил Айя. Та кивнула головой в знак согласия.
Каору почувствовал себя очень неуютно и, поспешив забрать букет, быстро распрощался с Фудзимией.
Оми занялся каким-то своим очередным безделием, симулируя активную полезную деятельность.
- Кен уже говорил? - В голосе Бирман всегда проскальзывало какое-то усталое высокомерие, словно она говорила " Я - стерва, но извините меня за это.". Скорее всего, это получалось у нее оттого, что Айя смотрел таким скользящим равнодушным взглядом. Бирман этот взгляд словно прошивал насквозь… Ей это совсем не нравилось.
- Говорил. - Бесстрастно отозвался Айя.
- У меня есть "заказ" и для тебя. - Почему-то Бирман произнесла это с легкой ноткой удовольствия… Или злорадства. Это должно было настораживать, но Айе было все равно. Он взял тонкую папку.
*************************************************************************************
- Кен…
- М-м-м?
- Проснись.
- Оми? Что-то случилось?
Кен приподнялся на кровати и потянулся за рубашкой.
- Нет. - Быстро отозвался Оми. Он сел на пол, оперевшись спиной о кровать Кена. Хидака, совершенно обескураженный подобной ситуацией, лихорадочно придумывал, что бы сказать.
- Айя вернулся? - Наконец выдал он.
- Нет. - Тихо, едва слышно произнес Оми, утыкаясь подбородком в согнутые колени.
- А.
Тишина.
- Кен, мне скучно.
- Оми, ты болен?
- Нет.
- Тогда вали отсюда.
- Мне хочется поговорить с кем-нибудь…
- Завтра пойдешь в школу и поговоришь со своими долбаными друзьями. Отстань от меня. Я вернулся… - стремительный взгляд на будильник, - … Два часа назад. Дай поспать.
Кен зарылся головой в подушку и приготовился было уснуть, но холодная ладонь прикоснулась к плечу и Сибиряк вздрогнул. Холод чужой кожи электрошоком отозвался в плече.
- Ты еще здесь?
- Кен. У меня нет друзей.
- Не моя проблема.
- Кен.
Хидака скинул ладонь с плеча и сел в кровати :
- Оми, иди спать!
- Отлично. - Разозлился Оми. - Тогда я буду спать здесь.
Он зло выругался и улегся прямо на полу.
- Отлично. - Раздраженно выдал Хидака. - Только не мешай мне спать. Голова раскалывается.
"Какого хрена он притащился сюда?" - последнее о чем он успел подумать, прежде чем его сознание уплыло во тьму диазепамного сна. Диазепам… Спи без сновидений… Спи, мой малыш, призраки тебя не потревожат.
Он проснулся, словно очнулся. И так было всегда, последние три месяца. Машинально, - потому что затекшее тело требовало, - потянулся и спустил ноги с кровати.
- А! - Уткнулся правой ногой во что-то живое, инстинктивно перенес центр тяжести на левую, которая была еще в воздухе и в итоге рухнул прямо на Оми.
- Ты… - Кен…Самое подходящее слово - офигел.
- Я. - Недовольно, полусонно и зло отозвался Оми.
Кен приподнялся на локтях над Бомбейцем и замер. Потому что офигел. И потому что… приятно. Приятно чувствовать прикосновение к своему телу… Приятно смотреть в чужие заспанные глаза. Приятно. Утром. Видеть. Кого-то…
- Ты бы слез с меня, что ли…
- А, - Только и сказал Сибиряк, перекатываясь на пол рядом с растянувшимся Бомбейцем.
- Теперь ты будешь говорить со мной?
- Д…да.
- Отлично.
- Я устал. - Это прозвучало так безнадежно тоскливо, что Кен внутренне содрогнулся.
- Устал?
- Да.
- И…?
- А ты?
- Что - я? Я вроде как нормально. Малыш, ты чего?
- Я не малыш… - Очень устало, почти что без сил, отозвался Оми. Кен буквально "подполз" поближе к Бомбейцу и неловко, толкаясь, приобнял его.
- В чем дело?
- Я пришел к тебе… Помоги мне. Я никогда не думал о смерти, но порой действительно хочется…
- И ты ждал всю ночь? Растолкал бы.
- Тогда мне действительно пришлось бы подумать о самоубийстве.
- Ты не один… - Сказано до боли неуверенно.
Молчание.
- Ну что, у тебя в школе нет друзей, что ли?
Молчание. Захотелось застрелиться.
- Оми. Послушай меня.
Надо же. Как серьезно это прозвучало. Наверное, самая серьезная фраза Кена за всю его жизнь.
- Слушаю.
- Если… Если тебя не будет. То мне будет очень плохо.
- Спасибо. - Зачем-то сказал Оми.
Тренькнул телефон. Снова. Оми поднялся с пола и взял трубку.
- Что ?
- Мэнкс звонила. Говорит, важно. Надо прийти к Персии. Всем.
- Йоджи?
- Он с Айей.
- Айя?
- Еще не вернулся.
- Черт.
**********************************************************************************
- Балинезиец?
- Да…
- Что "да", мать твою?
- Идет.
- Да кто идет, мать твою? - Абиссинец был на взводе. Кудоу или снова напился, или обкурился, или перетрахался вчера.
- Слева… - Донеслось из наушников рации, прежде чем Абиссинец скинул их нафиг. К черту, от Балинезийца все равно никакой помощи сегодня не дождаться. Урод.
Айя вообще не понимал, какого хрена он потащил Кудоу с собой… А действительно - какого хрена?…
Абиссинец встряхнулся всем телом, как собака, вылезшая из воды и напряг зрение, всматриваясь у угол дома, из-за которого должен был появиться "объект".
Казалось странным, что в досье не было указано его имя. Ничего. Фотографии тоже не было. Вообще весь "заказ" был состряпан "на скорую руку". Персия подкидывал пару раз подобные дела, но Айя их очень не любил. Сраная Бирман… Она специально выбрала именно его, чтобы всучить эту "подработку"…
Шаги…
Там было написано, что у жертвы шрам на правой руке. Послеоперационный, так что ошибиться при "опознании" будет трудно.
Шаги…
И в такое время суток он всегда ходит здесь, возвращается домой.
Шаги…
И сегодня будет так же. Одет он в темный свитер и свето-серые брюки. С утра оделся, переодеться негде будет. Так что он в темном свитере, серых брюках и со шрамом... Айя сматерился.
Кудоу должен был сидеть на крыше и следить за улицей, чтобы Айя не набросился на случайного прохожего и тем самым не выдал себя, но теперь…
Шаги…
Лезвие рассекает воздух. Опускается в человеческую плоть. Чавкающий звук, брызги крови на стене. Знакомо, как дыхание каждую секунду… Знакомо до автоматизма. Глухой стон падающего тела.
Айя замер.
Он помнил как его зовут.
Розовый букет…
Девушка с туберкулезом и богатые родители…
Каору Огино…
Светлые глаза удивленно распахнуты… Рука… С багровым шрамом от локтя до запястья…
- Удивлен? - Кудоу стоит, опершись рукой о стену.
- Что?
- Ты выглядишь удивленным.
Айя не сдерживаясь, со всей силы, толкнул Балинезийца в плечо. Тот изумился:
- Да? А если так…
И он ответил. Ударил коленом под ребра. Айя раскрылся полностью, позволяя ему беспрепятственно нанести удар. И напал снова, нарываясь на еще более болезненный удар в спину. И снова… Йоджи не останавливался. Он знал, он чувствовал, что Абисс… что Айе это необходимо. Необходимо избавиться от этой горечи, от этого душащего горло горького кома, который осадком в сердце призывает крик…
- Успокоился?
Непродолжительная драка двух профессионалов.
Айя лежит на земле и отфыркивает кровь. Получается хреново, потому что лежит на спине и всё все равно течет в рот… Йоджи сидит рядом, прикасаясь бедром к Абиссинскому плечу. Айя бил аккуратно, не по лицу. Но один раз заехал в шею, рядом с кадыком - Балинезиец прижимает подбородок к груди и тяжело, сипло переводит дыхание.
- Нет.
- На еще раз меня не хватит.
- И не надо.
- Айя.
- Что.
- Поцелуй меня.
Айя рывком поднялся с земли и заорал, забрызгивая кровью и слюной Йоджино лицо:
- Ты думаешь, это смешно? Ты думаешь… Я не хочу.
- Я хочу.
- Хочешь? Недоумок…
Йоджи почувствовал его кровь у себя во рту.
- Мне нужно идти…
- Иди, Айя.
*********************************************************************************
Она такая красивая, когда спит.
Она такая хорошая. "Хорошая" - то самое слово. Она всегда была хороша во всем.
Сотовый исходит трелями, аж захлебывается. Айя отключил его.
Ты бы не одобрила меня, правда? Ты бы не поняла, за что я убил того стеснительного улыбчивого глуповатого парня… Ты бы не поняла. А сейчас - ты держишь меня за руку. Я чувствую это. Это не я выдергиваю этот провод. Это ты делаешь. Потому что ты бы не хотела, чтобы я убивал того глупого парня… Я знаю, ты принесешь мне цветы. Ты уже там и я скоро там буду, потому что у меня нет будущего. Потому что сейчас ночь, я забываю ночи. Я жил прошлым. Теперь я буду жить без него. Потому что недолго…
Айя улыбался, сидя на краю идеально разглаженной постели. Его сестра улыбалась. На мониторе пронзительной нитью звенит кардиограмма. Нитью… Идеальная прямая.
Сестра. Я знаю, ты бы не хотела. Ты хорошая. Всегда была.
Я не должен был тогда принимать предложения вступить в "Вайс". Я все равно не смог отомстить за тебя. Я только делал тебе больно все это время… Ха, надо было отловить Кроуфорда и спросить его, чем все закончится…
Я видел тебя, сестра моя. Я люблю тебя.
Подожди меня, я скоро.
Я видел, как ты несешь мне цветы, я чувствовал их запах. Я знаю, знаю, что там меня ждет не пустота, а ты.
Ты и твои любимые цветы.
Улыбаясь, Айя вышел из палаты. Медленно, не помня себя, прошел мимо взволнованной медсестры, несущейся к палате его сестры.
Я убил сестру.
Я умер.
************************************************************************************
Небольшой, но очень шикарно обставленный кабинет. Над его обстановкой потрудились лучшие дизайнеры и они честно отработали свои деньги.
Полумрак угнетает усталые глаза.
Тяжелый дубовый стол, небольшая лампа на нем - единственный источник света. Персия плавно прикасается к ней узловатыми пальцами и хрипло вздыхает.
Дверь неожиданно тихо приоткрывается и к троим стоящим посреди комнаты присоеденяется Айя.
Тишина.
- Я… Собрал вас здесь, чтобы объявить, что ваша миссия завершена.
Тишина. Оми вздрагивает. Персия убирает руку от лампы.
- Я нашел новых. Молодых, сильных. Пора признать, вы отработались.
Все присутствующие понимали, что это ложь и Персия знал это. Он просто говорил то, что всегда говорят в подобных случаях.
- Оми стал часто ломать руки.
Кен медленно проводит рукой по спине Бомбейца и что есть силы сжимает в кулаке ткань куртки вместе с кожей на лопатках, заставляя Оми молчать.
- Я нашел вам нового "хозяина". Познакомьтесь - Рамира Хаидема.
Словно из ниоткуда выныривает плотная высокая фигура, затянутая в модный дорогой черный пиджак.
- О! Так это ты - Кен! - Негромкий лающий смех. - О, господин Такатори, мне не нужна реклама, я видел этого человека в действии и подозреваю, что остальные не хуже!
- Тогда познакомьте их с коллегами. - Персия потер переносицу и закрыл глаза. Вслед за Рамирой из темноты по очереди плавно вышли Шварц.
Айя равнодушно кивнул. Зубы Кена скрипнули, а его кулак еще сильнее впился в спину Оми. Тот промолчал. Йоджи прикрыл глаза, натыкаясь на изучающий взгляд Шульдиха. Тоже ничего не сказал.
Сказать, что Персия был удивлен их реакцией - ничего не сказать. Надо же, хоть раз заставили старого козла удивиться…
- Я оставлю вам ваш магазин. - Широко улыбаясь, сказал Рамира. - Развлекайтесь. И жить вы будете там же. Чего вас с места на место дергать. - Он снова рассмеялся.
- Можете идти. - Подрагивающим голосом приказал Персия. - Завтра Рамира-сан позвонит вам.
Дверь захлопнулась за их спинами. Оми чуть вздрогнул, услышав приглушенный глушителем звук выстрела.
Он обернулся, потому что на секунду ему показалось, что стреляли в его спину.
- Персия сдох. - Тихо, словно успокаивая его, сказал Кен.
- Ну и черт с ним… - Как-то отстраненно сказал Оми.
Йоджи не стал садиться за руль, пропуская Хидаку на водительское место.
Назад все ехали молча, словно произошедшее было обыденнейшей вещью. В сщности, они были правы. Они продаются. Все вместе и каждый по отдельности. Им повезло, что нашелся человек, достаточно богатый, чтобы купить их. И достаточно влиятельный, чтобы обеспечить им работу…
Когда приехали, Кен сказал, что пойдет в бар. Оми ничего не сказал, просто ушел черт знает куда.
- Ты какой-то странный. - Заметил Йоджи, снимая пальто в прихожей.
- Я убил сестру.
- Опять твои метафоры. - Оскалился Балинезиец, не придавая никакого значения его словам.
Внезапно руки Айи вцепились ему в воротник и развернули на сто восемьдесят.
- Ты чего? - Испугался Йоджи.
- Хочешь меня?
Йоджи подумал, что сошел с ума. Галлюцинации…
- Чего молчишь? Хочешь? Черт, что я спрашиваю… Недоумок.
- Недоумок? - Зло выкрикнул Йоджи и вырвался. Обхватил Айю за спину так, что у того ребра затрещали.
- Недоумок? Ты всегда считал меня недоумком, я знаю… Ты думаешь, только ты у нас очень разумный, потому что ни хера не чувствуешь… Отмороженный ублюдок! Твоя сестра… Лучше бы она тогда сдохла!
- Все, успокойся, отпусти…
- Создал себе религию, на хер! Поклоняешься ей! Я - живой, я - рядом! У меня кроме тебя никого нет!
Спрашиваешь? Отвечу - хочу…
Он опустил руки. Помолчали.
- И что ты будешь делать? - Тихо спросил Йоджи.
- Я не буду тебя целовать. Если хочешь, то делай это сам. Сегодня… Только сегодня я разрешу тебе это. - Сказал Айя. И подумал "Потому что завтра я уйду. И не хочу чтобы ты думал обо мне плохо… А сейчас… Сейчас мне все равно. А завтра я уйду…"
- Я сделаю. Я сделаю так, что тебе не захочется уходить.
**********************************************************************************
Оми сидел на крыше. Свесив ноги вниз с высоты пятнадцати этажей.
Он устал.
Кен сидел рядом. Он тоже устал.
- Знаешь, я думал, тебе легче всех. - Сказал Оми.
- Что?
- Я думал, тебе легче всех нас. Я думал, твой корабль вмерз во льды.
- Я нифига не понимаю, что ты говоришь. На, выпей.
- Нет. Сегодня не хочу.
- За каким чертом ты притащил меня сюда?
- Я хотел показать тебе, что я умею летать.
Кен побледнел. Оми продолжал:
- И ты тоже. Умеешь летать.
- Оми, не гони пургу… Слезь оттуда… Пожалуйста, я прошу тебя!
- Ты сможешь так жить дальше? Дни превращая в ночи, ночей не помня?
- Оми…
- Ты сможешь и дальше звать Сибиряка, чтобы он за тебя убивал?
- Оми, сядь и прекрати истерику.
Бомбеец послушно спустился с бордюра.
- Оми. Не сейчас. Не сегодня. Такие как мы, долго не живут. Нам помогут сдохнуть. Кроуфорд пербьет нас всех. Наслаждайся жизнью, как это делаю я. Да. Я не помню прошлого и не думаю о будущем. Ты умеешь летать, я верю. Но улетишь ты не сегодня. И не на моих глазах. Я тебе дорог?
Молчание.
- Отвечай!
- Да…
- Ты бы хотел, чтобы меня разметало на том асфальте?
- Нет.
- Тогда не улетай. Потому что ты-то, может быть, и улетишь, а я утонул. Давно. И надо мною только толщи воды. И воздуху мне… на пять часов… И мне не то что улететь - мне всплыть не дано. Так что ты-то полетишь, а вот меня разметает по асфальту…
- Знаешь, Кен. Ты прав. Мы все улетим. Ран, Йоджи… Ты, я… Мы здесь ненадолго.
- Все, иди, садись сюда и выпей. И заткнись, наконец.
Меня зовут Оми Цукиёно. Мне семнадцать лет. Я умею летать.